И даже небо было нашим - Паоло Джордано

сопротивления теперь недостаточно. «Отныне речь пойдет о борьбе, – сказал он. – А для всякой борьбы необходимо вооружиться, даже если это вам претит, даже если для вас такое раньше было немыслимо. Но посмотрите вокруг. Посмотрите, что они сделали!»

И пока мы пытались представить себе, как может выглядеть в реальности то, что на данный момент было лишь идеями и словами, Берн, стоя там, наверху, вдруг запел. Впервые мы услышали его пение. Это была самая смелая акция, на которой я когда-либо присутствовал, – запеть в одиночку, стоя на обрубке дерева, среди дня. Мы притихли и слушали его.

…Пройдя через пшеничное поле, мы с Даниэле свернули на узенькую дорожку, по обеим сторонам которой росли кипарисы. Дорожка заканчивалась скалой, круто обрывавшейся вниз, а под скалой открывался туфовый карьер. Его дно заросло кустарником.

– Спустимся здесь, – сказал Даниэле.

Мы шли вдоль края карьера, пока склон не стал пологим. Дикие заросли доходили мне до бедер, большинство кустов кололись, но я не обращала на это внимания.

– Накануне акции в «Замке сарацинов», Берн передал мне тетрадь. «Сбереги ее», – сказал он. Как будто знал, что не вернется в лагерь, – продолжал свой рассказ Даниэле, шедший впереди меня.

У стены, где заканчивался карьер, стояли палатки. К нам подошли несколько молодых людей, Даниэле представил меня как жену Берна. Лица у ребят просияли, они стали подходить по одному, чтобы пожать мне руку. Все они были очень молоды, на вид от двадцати до двадцати пяти лет.

– Вы уже начали? – спросил Даниэле.

– Еще нет. Идемте.

Активисты собрались на площадке, где росла уже порядком затоптанная трава. Кто-то принес мне табуретку, и я, единственная из всех, села, а другие опустились на корточки вокруг меня, будто я была божеством.

«Нет, – тут же подумалось мне. – Будто я – супруга божества».

Девушка с дредами, закрученными на африканский манер стала перед нами, на фоне мощной глыбы туфа, открыла маленькую черную книжечку и начала читать вслух.

Даниэле повернулся ко мне, и я нагнулась, чтобы он мог шептать мне на ухо. «Это не настоящая тетрадь. Настоящая хранится у меня. Но мы сделали по копии для каждого».

Я кивнула, не зная, что сказать, а он добавил: «Могу дать копию и тебе».

– Мысль 88, – читала девушка. – Вы смотрели на остовы вековых олив? Смотрели, как они рассыхаются и скручиваются, словно в каком-то недвижном танце? Прикладывали ухо к этим обрубкам? Слышали то, что слышал я? Если да, то как вы можете говорить: «Это дерево – просто материал, и я делаю с ним, что хочу»?

– Мысль 56, – продолжала она. – Сколько стоит жизнь одного, отдельно взятого человека? Больше, чем жизнь одного дерева? Если так, сколько нужно деревьев, чтобы их цену можно было приравнять к цене одной человеческой жизни? Десять? Пятьдесят? Миллион? А я лично думаю, что моя собственная цена не превышает стоимости травинки, выросшей на обочине дороги.

Даниэле сидел, упершись коленями в грудь. Время от времени он поглядывал на меня, словно ожидая подтверждения услышанного.

Солнце садившееся у нас за спиной, исчезло. В ту же минуту мистраль угомонился, и мне показалось, что вся природа притихла и внимала заповедям Берна.

– Мысль 39. Однажды один человек спросил меня: «Если моя жизнь стоит не больше травинки, что я должен делать? Перестать питаться даже травой и умереть от голода?» Но он так ничего и не понял. Пределы моей жизнедеятельности – экосистема. Я вправе убить то, что мне нужно для пропитания, лишь бы я оставался внутри нее. Но когда высокомерие или жадность побуждают меня выйти за ее пределы, я совершаю преступление.

Когда девушка с дредами закончила чтение, все встали. Как по команде они молча взялись за руки и выстроились в круг. Даниэле и еще один парень потеснились, чтобы освободить место для меня. Потом кто-то запел, я не успела заметить, кто именно, потому что другие тут же присоединились к нему. Это он нас научил, сказал мне потом Даниэле. Мог бы и не говорить: я узнала одну из песен Флорианы и характерную для Берна манеру поднимать подбородок к небу.

Потом принесли и раздали еду: завернутые в бумажные салфетки сандвичи с сыром и жаренными на гриле цукини. Мы пили вино из бутылки, передавая ее друг другу. На обратном пути я заснула в машине Даниэле. Когда он разбудил меня, положив свою руку на мою, авторадио молчало. Фары освещали беседку на ферме.

Начался школьный год, но образовательные экскурсии на ферму не возобновились. Я позвонила учительнице Эльвире, она не ответила. Я позвонила снова через час, потом назавтра, потом на следующий день. С каждой неудачной попыткой я все больше падала духом. Когда наконец она ответила на звонок, я не смогла сдержать раздражения в голосе:

– Я хотела бы узнать расписание на осень.

– Мне жаль, Тереза. Эти встречи в нашей программе не предусмотрены.

– Я собираюсь построить вольер и держать в нем птиц всех пород, какие водятся в нашем регионе. Горихвосток, зуйков, дроздов, синиц.

– Тереза…

– Теперь, когда у нас появились сороки, биоразнообразие оказалось под угрозой. Не говоря уже об охотниках…

– Мне правда очень жаль.

Идея с вольером появилась у меня за час до этого разговора. Я не знала даже, с чего начинать его строительство. А возможно ли вообще, чтобы птицы разных пород ужились в одной клетке?

– Детям это наверняка понравится, – настаивала я.

– Педагогический совет решил в этом году не включать ферму в программу внеклассных занятий.

А как бы я защитила своих питомцев от бездомных кошек и лис? Если бы даже клетка была с такими частыми прутьями, что они не смогли бы в нее сунуться, само их появление напугало бы птичек до смерти.

– Знаю, последняя экскурсия оказалась неудачной, – продолжала я. – На ферме был кавардак.

Стала бы я умолять ее? А если и стала, изменило бы это что-нибудь? Так или иначе, Эльвира не оставила мне выбора. Ее тон внезапно изменился.

– Как, по-твоему, я смогла бы оправдаться перед родителями, если бы повела их детей на экскурсию в дом к… – она запнулась и не смогла произнести это слово.

Затем, дав волю обиде, которую таила в себе все лето, добавила:

– Ты должна была сказать мне, Тереза.

– Сказать что?

– Ты должна была мне сказать. Бог ты мой, я же привозила сюда детей! Детей! Я отвечала за них!

После этого разговора я взглянула на ферму другими глазами. Эльвира была права. Сейчас ферма не имела ничего общего с заманчивой фотографией на моем сайте. Несколько месяцев назад бурей сорвало водосточную